GreatPhilosophy

Любая научная инициатива обеспечивает, следовательно, широкий спекр возможностей для рационального выбора и суждений. В одних случаях текущая стратегия научной дисциплины устанавливает чёткие критерии и однозначные процедуры выбора между концептуальными новациями; в этих случаях сохраняет какое-то правдоподобие традиционный эмпирический образ жизни как поиска “объективно истинных предложений”. В других случаях мы должны выходить за пределы всех существующих установленных правил и процедур и принимать такие стратегические решения, которые могут изменить направление всей дисциплины в целом.

До некоторой степени − но только до некоторой − научные предложения можно тотчас верифицировать.

До некоторой степени − но только до некоторой − аккумулированной человеческий опыт можно концентрировать в точно определённых правилах и процедурах, так что мы можем развивать новые способы изображения, чтобы по-новому подойти к некоторым типам явлений и систем, распространённость и достоверность которых были полностью выявлены.

В какой-то − и только в какой-то − мере полученные в результате правила, процедуры и способы изображения сгруппировались в компактные дисциплины, концептуальное развитие которых само по себе управляется достаточно согласованными стратегиями. Но даже там, где ни одно из этих условий не выполняется, так что наилучший способ успешного развития научного понимания остаётся в настоящее время неясным, даже там стоящие перед учёными спорные проблемы тем не менее являются “объективными”.

Таким образом, два авторитетных учёных могут предложить различные стратегические направления развития своей науки в будущем, основываясь на своём индивидуальном прочтении исторического опыта и текущей проблемной ситуации. Эти предложения, хотя они имеют действительную силу, всё же не могут ни повлечь за собой каких-либо истинных эмпирических предложений, ни установить каких-либо хорошо обоснованных понятий. Но та интеллектуальная политика, которую они соответственно предлагают, может тем не менее оказаться объективно здравой или ошибочной, плодотворной или бесполезной, в зависимости от того, даёт ли она возможность в надлежащее время понять и установить новые, более мощные наборы понятий и процедур объяснения. Первоначально эти два предложения могут быть продуктами индивидуального суждения; но мы будем решать, какое из них было “более обоснованным” ретроспективно, не по личным соображениям, но в свете их практических актуальных практических последствий. Ибо хотя ни одно из предложений согласно природе данного случая, возможно, и не основывалось на формальных правилах и аргументах, всё же ни одно из них не было направлено просто на то, чтобы удовлетворять вкусы или предрассудки учёного, о котором идёт речь. Скорее каждый из них стремился выполнить одну и ту же общую и объективную задачу − предложить как можно лучше всего усовершенствовать наше интеллектуальное понимание природы.

Из-за отсутствия какой-либо формальной процедуры решения конечный результат стратегический выбор, таким образом, может стать вопросом индивидуального суждения авторитетных учёных − “судей”, но они тем не менее являются суждениями о совершенно “внешних и объективных” вопросах. К ним приходят не путём аккумуляции голых “природных фактов” − будь то факты, относящиеся к чувствительным восприятиям, или факты, относящиеся к материальным объектам, − но скорее в свете всего опыта наших инициатив по объяснению подобных фактов. “Объективные” факторы, которые управляют плодотворным развитием научных теоретических понятий, воздействуют, таким образом, не на логически простые вопросы, а на вопросы гораздо более сложные и многообразные, которые тем не менее остаются актуальными, например на вопросы о том, какое новое стратегическое направление концептуальных изменений действительно обеспечит возможность развить более мощные новые процедуры объяснения и таким образом углубить наше научное понимание данной определённой области.

Суждения этого рода включает в себя перспективные оценки последствий, которых следует ожидать от альтернативных интеллектуальных политических курсов, и таким образом, равнозначны “рациональным ставкам”. Конечно, в качестве таковых они относятся не к оставшейся без интерпретации природе, рассматриваемой в качестве мира нейтральных объектов, сосуществующих с человечеством, и к возможности превратить этот природный мир во всё более умопостигаемый объект человеческого понимания. В конце концов основным вопросом науки всегда был вопрос о том, на каком языке мы можем сделать природный мир полностью умопостигаемым для нас. При всём нашем уважении к Галилею и Декарту природа не имеет языка, на котором она может разговаривать с нами от своего собственного имени, и это нам, учёным, предстоит создать систему понятий, благодаря которой мы сможем “что-то извлечь” из своего опытного познания природы. Вопросы о том, может ли это вообще быть осуществлено и какая интеллектуальная конструкция окажется наиболее эффективной, − например, зоология или электромагнитная теория, − не могут быть предметом непосредственной оценки в верификации. Но они ни в коем случае не субъективны и по-своему остаются фактуальными проблемами в собственном смысле этого слова, относящиеся к нашему объективному опытному познанию природного мира. Тем не менее сомнения в “объективности” науки, даже если она рассматривается так, как в данном случае, имеют реальные и вполне понятные основания.